То, что такое мероприятие не привлечет сотни человек, конечно, не стало неожиданностью. Без административного ресурса, без широкой агитации — иного и быть не могло. Организовавшая субботник председатель БРО ВООПИиК, член СПЧ при главе Башкирии Эльза Маулимшина лично благодарила каждого пришедшего. Каждый человек был ценен.
В братских могилах Сергиевского кладбища лежат около 1300 бойцов и офицеров, умерших в эвакогоспиталях Уфы в 1941–1945 годы. Здесь похоронены солдаты со всего Советского Союза. «А почему ты должна туда ехать?», — спросила меня 10-летняя дочь. Ну, как должна… не должна, конечно, но ведь особо и некому. Даже если у этих бойцов и остались где-то потомки, то разве наездишься из разных уголков страны?
Часть мемориала — обновленная, парадная, окруженная каменной оградой. Могильные плиты — здесь их больше ста — из долговечного гранита. Мы же наводим порядок на другой стороне мемориала. Здесь плиты сделаны из бетона, сверху прикреплены мраморные таблички с выгравированными именами, званиями, датами рождения и смерти. Много ошибок.
«В военные годы на могилах солдат устанавливали деревянные пирамидки с жестяными табличками. Дерево разрушалось, таблички ржавели, надписи на них потом не всегда удавалось правильно прочитать. Поэтому, когда имена и даты переносили на мрамор, появились неточности», — объясняет командир поискового отряда уфимского подросткового клуба «Тропа» Елена Колдаева.
Поисковики постепенно исправляют это. Вот и сейчас — маркерами отмечают ошибками. Реставраторы корректируют текст на табличках, если это возможно. Например, фамилию «Лугов» переделали на «Лупов», прорезав на мраморе правильную букву. Там, где ошибки более серьезные, изменения не внести.
Могильные плиты сотрудники кладбища красят краской-серебрянкой. Выдавленные в бетоне звезды покрывают красной краской. Слой ложится на слой, сверху — новый слой… Это, пожалуй, все, что может сделать администрация. Серебрянка потом вздувается пузырями и отслаивается. Где-то видны несколько ее слоев, а где-то краска сошла полностью, обнажив бетон. Все, что отошло от поверхности, нужно счистить шпателем, чтобы очередной слой продержался как можно дольше. Звезды тоже нужно как-то вычистить, чтобы сделать аккуратными — сейчас их края нечеткие, где-то краска растеклась и вышла за контуры. Краска отскакивает от шпателя и впивается в лицо — берегу глаза и понимаю, что, если приду сюда снова, нужно взять защитные очки. Удивляюсь, что она до сих пор издает отчетливый запах масляной эмали.
Работа монотонная и долгая — такая не совсем по мне. Но поют птицы, светит солнце. Земля и плиты усыпаны толстенькими зелеными росточками — спустя некоторое время понимаю, что это прорастают семена клена, они тут повсюду. Жизнь пытается пробиться сквозь бетон. Бегают дети — Эльза и еще несколько человек привезли их с собой. За всеми сразу присматривает девочка-подросток. Кто-то разговаривает, кто-то, как я, молчит, работая в одиночестве. И справа и слева обсуждают ситуацию на Украине. Справа думают иначе, чем слева. Пока мы возимся, директор кладбища сметает листву и складывает мусор в мешки.
Таблички закрашены той же серебрянкой и плохо читаются. Шпателем, как выясняется, ее очистить нельзя — царапается мрамор. Переходим на растворители. После нескольких минут реакции серебрянка вздувается и ее можно аккуратно соскоблить. Вырезанные в мраморе надписи нужно тоже аккуратно прочистить. После этого реставраторы наносят черную краску в очищенные углубления. Излишки краски снимают бруском гранита, обернутым в ткань. Получается красиво и аккуратно.
После двух часов непрерывной работы на корточках начинают затекать ноги. Иду размяться до парадной части кладбища. Там площадка ровная, идет чуть под наклоном, аккуратные плиты хорошо просматриваются. В той части, где работаем мы, участок пересекает овраг. Часть солдатских плит глубже ушли в землю. Между их рядами встречаются оградки, здесь же перезахоронен революционер Егор Сазонов. Братская могила уходит в лес, работы еще очень много. «До конца дойдут только самые сумасшедшие из нас», — шутит одна из участниц.
В голову лезут крамольные мысли о том, что современный патриотизм — какой-то неправильный. Георгиевские ленты, которые лепят на подходящие и не подходящие для этого места — на антенны легковушек, на женские сумки — а потом выбрасывают на улице. Все эти посвященные Победе арки, большие и малые архитектурные формы с символикой… Думаю, что деньги можно было отдать на вот эти могилы, которые сейчас выглядят так убого.
«Как ты считаешь, то, что мы делаем, это нужно?», — спрашивает на следующий день по телефону Эльза, — а я не знаю, что ответить. Кому именно? Тем, кто здесь? Тем, кто сейчас лежит под нашими ногами? Живым, которые поехали за город или сидят в телефонах. Вслух говорю, что, да, конечно же, да. Ведь мемориал — вот же он, есть, и его нужно поддерживать в порядке.
В тот день я очистила от вздувшейся краски несколько плит — думаю, всего их было около десяти — и примерно столько же мраморных табличек. Первым был красноармеец Чирков, без инициалов и даты рождения, только год гибели — 1942. Следующим — лейтенант Дихтер. На его табличке по ошибке датой смерти вырезали 1912 год. Потом военврач, которому на момент смерти было за 50, и я думала, местный ли он. Дальше уже не вчитывалась в имена…
Память избирательна, думала я. Кладбище и смерть — это печально, это травмирует. Люди не хотят помнить о горе и смерти. Наклеить на заднее стекло машины про деда и победу — это, согласитесь, проще, чем отскабливать серебрянку. И это совсем другие эмоции. Так, отгораживаюсь от негативного, психика защищает саму себя.
Гречка из походной кухни, концерт — это приятно и весело. Конкурсы военно-строевой подготовки и песни в школах — пожалуй, более легкий способ отчитаться о проведенном патриотическом воспитании.
Потом мы разговаривали о том, как много предстоит еще работы. Поисковик Елена в ответ на мое предположение, что вот сюда бы приводить старшеклассников, сказала, что здесь надо пахать, а этого никто не любит. Так называемые «волонтеры» приезжают, чтобы сделать фото, и сразу же уходят.
Эльзе, которая спрашивает, нужно ли приводить в порядок таблички на военном мемориале, нужны волонтеры… Нет, не «волонтеры». Нужны добровольцы, энтузиасты, сумасшедшие — в общем, те, кому не все равно. Надо, чтобы таких вот людей нашлось много, потому что работать каждую неделю до сентября один и тот же состав вряд ли сможет. Но если каждый раз будут приходить новые люди, эта кажущаяся огромной работа будет сделана. И тогда всем станет понятно, что она нужна. А административный ресурс здесь только навредит. Я думала, что было бы неплохо вот сюда привозить полевую кухню с гречкой для таких работников. Но, может, ну ее, кашу, пусть уж везут на праздники?
Три часа — столько у меня получилось выкроить из субботы. За это время можно расковырять кривые звездочки, очистить около 10 плит и примерно столько же мраморных табличек. Те, кто остались, смогли в тот день нанести аккуратные надписи на 23 таблички. Всего на кладбище порядка 1300 солдатских могил.
По данным Комбината спецобслуживания, в Уфе 3488 учтенных воинских могил. Память 2204 воинов увековечена в историко-мемориальном комплексе на Сергиевском кладбище. Не посещается близкими родственниками 221 могила участников ВОВ. На 26 апреля сотрудники комбината очистили и покрасили ограды 60 мест воинских захоронений на Южном, Северном, Мусульманском и Демском кладбищах.
Свежие комментарии